К.Г. Юнг. О религии
Подавляющее большинство составляли протестанты и иудеи.
Как-то раз я разослал незнакомым мне людям анкету, в которой спрашивалось: «Если бы у вас возникли психологические проблемы, что бы вы сделали? К кому бы вы пошли: к врачу, к духовнику или к пастору?» Я не могу назвать точные цифры, но помню, что лишь около двадцати процентов протестантов ответили, что пошли бы к пастору. Все остальные крайне настойчиво высказались против пастора и в пользу врача, причем наиболее настойчивы были родственники и дети самих пасторов. Был один китаец, давший превосходный ответ. Он заметил: «В молодости я иду к врачу, а в старости — к философу».
Однако примерно пятьдесят восемь или шестьдесят процентов католиков ответили, что они обязательно пойдут к своему духовнику. Это, кроме всего прочего, еще и подтверждает тот факт, что католическая Церковь, с ее духовными наставниками (director of conscience) и строгой системой исповеди, является терапевтической институцией. У меня было несколько пациентов, которые после прохождения у меня анализа даже обращались в католическую веру, было у меня также несколько пациентов, которые ныне входят в так называемое «Движение Оксфордской группы» — и дай им Бог удачи! Я считаю совершенно корректной практику использования этих завещанных нам историей терапевтических институций, я и сам хотел бы быть все еще человеком средневековья, способным принять этот символ веры. К сожалению, для этого требуется нечто от средневековой психологии, а я не вполне отвечаю этому требованию. Но, по крайней мере, вы видите, что к архетипическим образам и формам, пригодным для их проецирования, я отношусь серьезно, ибо коллективное бессознательное и в самом деле является серьезным фактором человеческой psyche.
Все эти индивидуальные мотивы, типа инцестуальных склонностей и прочих детских комплексов, образуют не более чем поверхностный слой; а вот подлинным содержанием бессознательного являются коллективные события эпохи. В коллективном бессознательном индивида история подготавливает себя; и когда архетипы активируются и выходят на поверхность сразу у многих индивидов, мы оказываемся в гуще истории.
Архетипический образ, вызванный к жизни злобой дня, завладевает каждым. Это то, что мы наблюдаем сегодня. Я это предвидел; в 1918 году я говорил о том, что потревожен сон «белокурой бестии» и в Германии что-то должно произойти. Никто из психологов тогда вообще не понял, что я имею в виду, ибо люди просто не имеют понятия о том, что наша индивидуальная психика является тонкой пленкой, зыбью, покрывающей океан коллективной психики. Последняя является могучим фактором, изменяющим всю нашу жизнь и облик привычного нам мира, фактором, делающим историю, она развивается по законам, совершенно отличным от тех, которые присущи нашему сознанию. Архетипы являются великими движущими силами, реальные события вызывают именно они, а не индивидуальные суждения или практические соображения. Перед мировой войной все интеллектуалы говорили: «У нас больше не будет войны, мы достаточно благоразумны, чтобы этого не допустить, наши финансы и коммерция настолько переплетены, они до такой степени интернационализированы, что вопрос о войне абсолютно не стоит». А затем мы развязали войну невиданных масштабов. И сейчас они заводят этот бессмысленный разговор о благоразумии, о мирных планах и тому подобном; цепляясь за этот детский оптимизм, они сами себе завязывают глаза; но посмотрите, какова реальность! Совершенно ясно, что судьбу человека решают архетипические образы. От того, какие там мысли у нас в голове, ничего не зависит — все решает бессознательная психология человека.
Кто бы мог в 1900-м подумать, что спустя тридцать лет в Германии будут возможны события вроде тех, которые там происходят сегодня. Поверили бы вы в то, что целая нация, состоящая из высокоинтеллектуальных и цивилизованных людей, сможет отдаться магической власти какого-то архетипа? Я же это предвидел; мне это понятно, поскольку я знаю о силе коллективного бессознательного. Со стороны это выглядит неправдоподобно. Даже мои личные друзья зачарованы этим, а когда я нахожусь в Германии, я и сам начинаю верить; я все понимаю, я знаю, что все должно быть именно так. Но против этого невозможно устоять. Это удар не по голове, а ниже пояса, после чего весь ваш мозг ничего не стоит, поражена вся ваша симпатическая система. Это сила, которая зачаровывает людей изнутри, это пробудившееся коллективное бессознательное, это архетип, общий для всех живущих. Но поскольку это архетип, у него есть исторические аспекты, и без знания истории мы не сможем разобраться в событиях. Это ожившая история Германии, точно так же, как в фашизме оживает история Италии. В этом отношении непозволительно с благоразумием детей твердить, что это невозможно. Это простое ребячество. Речь идет о реальной истории, т.е. о том, что реально происходит с людьми и что происходило с ними испокон веку, что по своей важности значительно превосходит наши маленькие личные горести и нашу личную веру.
Я знаю высокообразованных немцев, которые, как мне кажется, столь же благоразумны, как и мы с вами. Но над ними прокатилась волна, унесшая их разум, и теперь при разговоре с ними вам остается лишь примириться с тем, что они с этим уже ничего не могут поделать. Они во власти непостижимого рока, и мы не можем судить, что здесь плохо и что хорошо. Тут нет места для рационального суждения, это просто история. И когда трансфер вашего пациента затрагивает архетипы, вы имеете дело со взрывоопасной миной, а взрыв ее, как видите, носит коллективный характер. Эти внеиндивидуальные образы заряжены колоссальной энергией. Бернард Шоу говорит: «Человек — это такое создание, которое в своих собственных делишках эгоистично до мозга костей, но за идею будет сражаться как герой». Ни фашизм, ни нацизм, безусловно, не следует считать просто идеями. Это архетипы, и, следовательно, мы можем сказать: дайте людям архетип, и толпа пойдет за одним человеком, ее уже ничто не остановит.
Основные позиции аналитической традиции Юнга в отношении религии
Вы здесь
В книге «Символы трансформации» К.Г. Юнг изображает религию в качестве положительного психологического фактора. Кроме того, он пишет, что религиозные заблуждения, например, представление об идеальной религии, истоком которой является детская психика, приведет человека от покорной веры к пониманию, т.е. к моральной автономии и абсолютной свободе, когда человек может без принуждения знать, что он должен делать. При этом такое знание основано на заблуждении, когда он принимает на веру религиозные символы. Это вероисповедание держит нас в состоянии детства и, следовательно, с этической точки зрения незрело. Таким образом, К.Г. Юнг рассматривал религию как ошибку, но положительную ошибку.
Религия дает гарантию и силу человеку, чтобы он не мог быть подавлен монстрами вселенной. Религиозный символ психологически верен, он позволил человечеству преодолеть бессознательное на инстинктивном этапе и выйти на высоту величайших нравственных и культурных достижений.
К.Г. Юнг пришел к мнению, что идея Бога и весь сложный мир религиозных феноменов является не только проекцией психических процессов, но также и символами, которые выражают психическую целостность человеческого существования.
В своей работе «Духовная проблема современного человека» К.Г. Юнг видит духовную проблему современного человека в том, что он пережил глубокие и резкие изменения в духовной жизни, вызванные ужасами Второй мировой войны. Человек был вырван из человеческой структурированности, многовековых религиозных, социальных и политических систем. Подлинно современными людьми являются редкие одиночные лица, которые сохранили целостность сознания и, следовательно, осознание того, что представляет собой хаос темных закоулков собственного ума. Они знают, что бремя вины, причиной которой является разрыв с традицией, возвращает их обратно на свои собственные неизведанные ресурсы.
«Столкнувшись с таким количеством зла в глубинах собственной души (psyche), мы испытываем почти что облегчение. Ибо теперь мы воображаем, что, по крайней мере, здесь находятся корни всего зла в человечестве. Даже если мы испытываем потрясение и разочарование, то затем у нас появляется чувство, — именно потому, что это есть часть нашей души, — что мы держим так или иначе это зло в своих руках и потому в состоянии исправить его или, во всяком случае, способны его эффективно сдерживать» (с. 484).
Он также дал следующее определение настоящего современного человека, «осознающего непосредственное настоящее» и который является отнюдь не средним человеком. «Это тот человек, который стоит на пике, или на самом краю мира: перед ним — бездна будущего, над ним — небеса, а под ним — все человечество со своей исчезающей во мгле веков историей» (с. 475). Все это требует от него, по мнению К.Г. Юнга, самого интенсивного и экстенсивного сознания, с минимумом бессознательности.
Он считает, что доля таких лиц невелика. Большинство испытывает глубокие разочарования и неуверенность. Они тоже живут в условиях цивилизации, где доминирует «материализм и демонические достижения науки и техники», цивилизации, в которой массы, лишенные адекватных символов, пренебрегают человеческими архетипами, тем самым превращая их в опасных врагов для себя. Эта духовная революция является проблемой во всем мире, приводит к широкому интересу к астрологии, теософии, спиритизму и тому подобному.
«Современный человек ожидает от души (the psyche) чего-то такого, что ему не дал внешний мир: вероятно, чего-то такого, что должна бы содержать в себе наша религия, но больше не содержит. Ему уже не кажется, что различные формы религии зарождаются внутри, в душе; скорее они напоминают ему отдельные предметы из описи внешнего мира. Никакой святой дух не удостаивает его внутренним откровением; вместо этого современный человек примеряет на себя множество религий и верований словно праздничные наряды, и лишь для того, чтобы снова сбросить их как поношенную одежду» (с. 485).
Только духовная точка зрения может дать смысл и формы, которые необходимы для жизни человека. Юнг писал: «Среди всех моих пациентов во второй половине жизни — то есть после тридцати пяти лет, не было ни одной проблемы, не связанной с религиозным взглядом на жизнь. Можно с уверенностью сказать, что каждый из них заболел потому, что потерял связь с живой религией. Никто из них не был действительно исцелившимся, если не возвращал религиозного мировоззрения» (с. 334).
Чтобы иметь религиозное мировоззрение, надо не просто считать себя последователем конкретного вероисповедания или принадлежать к религиозным организациям. Настоящий верующий соблюдает «код и догму оригинальной формы религиозного опыта». Они заменяют непосредственный опыт и состоят из соответствующих символов, которые разработаны и оформлены в рамках организованных догм и ритуалов.
В то же время эти индивидуальные убеждения помогают формировать ограниченные, но действительные формы религиозного опыта, который защищает верующих от потенциально страшной и разрушительной силы. Однако как и все метафизические системы, верования являются уязвимыми для критического ума.
Определение религии
«Религия, — как отмечал К.Г. Юнг в своей работе «Психология и религия», — является особой установкой человеческого ума, которую мы можем определить в соответствии с изначальным использованием понятия «religio», т.е. внимательное рассмотрение, наблюдение за некими динамическими факторами, понятыми как «силы»: духи, демоны, боги, законы, идеи, идеалы и все прочие названия, данные человеком подобным факторам, обнаруженным им в своем мире в качестве могущественных, опасных; либо способных оказать такую помощь, что с ними нужно считаться; либо достаточно величественных, прекрасных, осмысленных, чтобы благоговейно любить их и преклоняться перед ними» (с. 2).
«Религия, как на то указывает латинское происхождение этого слова, есть тщательное наблюдение за тем, что Рудольф Отто точно назвал «numinosum» — т.е. динамическое существование или действие, вызванное непроизвольным актом воли. Напротив, оно охватывает человека и ставит его под свой контроль; он тут всегда, скорее жертва, нежели творец нуминозного. Какой бы ни была его причина, нуминозное выступает как независимое от воли субъекта условие. Религиозные учения всегда и повсюду объясняли это условие внешней индивиду причиной» (с. 2).
Люди предполагают, что эти динамические силы существуют в отрыве от них. К.Г. Юнг утверждает обратное, считая, что архетипы в коллективном бессознательном являются их непосредственным источником. Косвенная встреча с архетипами, особенно архетипом самости, в том или ином из своих проявлений является всегда сверхъестественным и, следовательно, удивительным и увлекательным опытом, интенсивность которого изменяется в зависимости от ясности представления.
Очевидная независимость этих сил связана с деятельностью ума и сознательного понимания, дает основание понимать их тем людям, которые испытывают, что эти силы вторглись в них извне.
В работе «Символы трансформации» К.Г. Юнг отмечал, что «божественная фигура прежде всего — психический образ, тот или иной комплекс архетипических идей, вера в который сравнима с метафизической сущностью». Этот «комплекс архетипических идей» обладает определенной функциональной автономией и утверждает себя в качестве психически существующего. К.Г. Юнг отмечает, что во всех так называемых метафизических проблемах мы обнаруживаем, что имеем дело исключительно с существованием психическим. Научный подход, с его точки зрения, развенчивает метафизику и указывает на субъективность религиозного переживания.
Однако данная субъективность метафизического опыта, как резонно отмечает К.Г. Юнг, должна привести к изолированности человека от остального многообразия личностей. При этом научный подход превращает «божественную фигуру», вера в которую строится как вера в бытие верховной неопределенности, — в переменное и едва определимое качество. Наука предлагает вместо определенности веры — только неопределенность человеческого знания. Сознательный разум обнаруживает себя изолированным в мире психических факторов, большинство которых проистекают из бессознательного и в связи с чем они не контролируются сознательным разумом. К.Г. Юнг делает вывод, в той степени, в какой научный подход развенчивает метафизику, он погружает человека прямо в саму неопределенность, обусловленную вариантностью его психического опыта. Таким образом, наука, подчеркивая субъективность и индивидуалыгую неповторимость религиозного переживания, демонстрирует открытую угрозу сплоченности и единообразию религиозных постулатов, в том числе и идее христианского братства, как условию спасения души (К.Г Юнг, с, 127-131).
«Религия, как писал К.Г. Юнг в своей работе «Психология и религия», — это отношение к высшим и сильнейшим по воздействию ценностям, будь они позитивными или негативными. Отношение к ним может быть как произвольным, так и непроизвольным, т.е. вы можете сознательно принять ту ценность, которой вы уже одержимы бессознательно. Наделенный в вашей системе наибольшей силой фактор — это и есть Бог, поскольку Богом всегда называется превосходящий все остальные психологический фактор. Стоит ему перестать быть таковым и он делается просто именем. Мертва его сущность, ушла его сила» (с. 35).
Предположения К.Г. Юнга, что источники религиозных переживаний и идей находятся в психике человека^спровоцировали обвинения против него в психологизме, агностицизме и даже атеизме.
Ученый настаивал на том, что религия является функциональной производной психики. В своей работе «Психология и алхимия» он писал, что задача психолога состоит в оказании помощи людям действительно увидеть и восстановить внутреннее видение, которое зависит от установления связи между психикой и священными изображениями. Вместо нападения на религию, психология предусматривает возможные подходы к лучшему пониманию этих вещей, она открывает людям глаза на реальное значение догмы, а не уничтожает их (разд. «Введение в религиозные и психологические проблемы алхимии»).
Психология, неограниченная по вероисповеданию, по мнению К.Г. Юнга, может помочь неразвитому уму оценить масштабы парадоксов веры. Действительно, путем только логических противоречий невозможно понять парадоксы веры, однако мы можем надеяться, согласно К.Г. Юнгу, приблизиться к пониманию всей совокупности жизни.
